Презентация поэтической книги «Сухой мост» Льва Козовского

Об авторе:
Лев Козовский родился в Москве. Окончил Московское театрально-художественное училище, работал декоратором в московских театрах. Первая публикация в альманахе иронической поэзии «Alter Ego» в 1994 г. Начиная с 2010 года поэтические подборки ежегодно печатаются в журналах «Арион», «Интерпоэзия», «Октябрь». Л. Козовский награжден премией журнала «Октябрь» за лучшую поэтическую публикацию года (2013); лауреат Международного литературного фестиваля «Ностальгия по настоящему» (Киев, 2013). «Сухой мост» — первый авторский сборник поэта, в который вошла лирика различной тематики.


О поэзии Льва Козовского:

Евгений Рейн

Связка ключей Льва Козовского

Стихи Льва Козовского — явление достаточно редкое для современной русской поэзии. Во всяком случае, для ее столичного — московского и петербургского среза. Это не авангардизм, не ретроспективный постакмеизм, это не… А что это?

Я — небесное тело — свистящий металл
Над движеньем колонн,
Быстро букву за буквой уводит штурвал
В поворот и наклон,
Чтобы имя первейшее новой страны,
Не сходящее с уст,
Мимо лобного места плыло и стены,
За Васильевский спуск,
Чтобы я, никому не известный пачкун,
Истребитель листов,
Стал носителем имени прямо в канун
Мировых катастроф.

Поэтика Козовского вбирает в себя то, что завещано русским модернизмом от Блока и Маяковского до Бродского. Не чужда она и ныне отвергаемым звукам советской просодии, ясно, что Козовский внимательно читал и любит Багрицкого, Луговского, Слуцкого. Значит, модернизм еще жив, еще плодоносит. Выходит, что да. Сильная эта книга — безусловное тому подтверждение.
Во времена детализации, торжества фрагмента, когда прием заслоняет собой всю задачу поэта, она возвращает нас ко всему многовековому детерминированному пути поэзии, где каждый этап был встроен в общую панораму.
Отражение общей реальности, лирической биографии поэта, помеченной временем, — вот что является материалом и поводом для поэзии Козовского. Это лирика, выросшая из жизни общей, ежедневной и при этом характерно-индивидуальной. В нее вмещается многое — история семьи, советские воспоминания, современная жизнь, осмысленная иногда иронически, иногда меланхолично, но всегда с точными и выразительными, я бы сказал, поэтическими чертами. Вот, например, стихотворение «Секонд-хенд». О чем тут можно писать, что можно сказать о сомнительных тряпках. Оказывается, можно:

То, в чем люди ходили по краю,
Просыпались в холодном поту,
У могил стыли, в голос рыдая,
Прикрывали свою наготу, —
Все сплелось в этом тесном подвале —
Нити тканей и нити судеб,
Всё, чем были, и всё, чем вы стали:
Белый низ — черный верх — красный креп.


Всё это общие заметки читателя, но как это написано? Вот ведь что важнее всего. Это написано правильно, содержание как будто само естественно проросло формой и объединилось с ней. Козовский по большей части отказался от гладкописи, которая при меньшем слухе и зрении определенно могла появиться. Нервная прерывистая ритмика с цезурами, спондеями и пиррихиями, усеченная рифма, зачастую ассонанс. Это перебивчивое дыхание, беглый, нащупывающий обзор — всё как в жизни, никаких вымышленных реконструкций и деконструкций. Эта естественность, отсутствие позы кажутся мне драгоценным качеством, свидетельством жизни стиха и жизни в стихе. Вот как написано о самой простой, но и существенной вещи — дверных ключах: 

Английский, финский, длинный, как пила,
Отдельный ли, включенный не по росту
В чужую связку, гнутый, как игла,
Как ампула расколотая, острый,
Похожий на обугленную кость,
На дне кармана кованый довесок
Горстям монет, внушительный, как гроздь
Из самого гремящего железа.

По звуку, раскачиванию ритма, по образу действительно похоже на связку ключей. Перед нами первая книга поэта, совсем не такого уж молодого, что и видно по биографической опытности, по выработанности, устоявшемуся неэкстремизму жизненной позиции. Но позиции могут быть разными, в поэзии предпочтительнее из них та, что предоставляет поэту свободу и от литературного новодела, и от манерной архаики, та, которая позволяет ему писать по ходу жизни языка и души.
Если всё это звучит слишком метафорически и передает, быть может, больше мнение автора предисловия, чем самого объекта, то, во всяком случае, следует сказать об этой незаурядной книге: «Талант единственная новость, которая всегда нова» (Б. Пастернак).